Что-то невразумительное по Турецкому Гамбиту, написанное полгода назад на день рождения Вонадиум. Писал я ей не то, чтобы много, но порядком — то ли шесть, то ли пять, но сохранилось только это — и драббл с преслэшем по Юрцам на льду. Навскидку, там ещё было такое укуренное, нерейтинговое и так же преслэшное, как Ахимас/Караченцев из «Смерти Ахиллеса», да Плащ/Стрэйндж, последнее вообще огонь хдд
Бесконечность
Конечность пути есть аксиома, что движет смертные, но несоизмеримо далёкие звёзды. Конечность пути есть знание, которое хрупкий человек впитывает в себя сызмальства. Трава, стоящая в июле по пояс и источающая дивный, свежий запах, увянет в сентябре, сморщится и потускнеет. Дерево, с голым стволом, без листьев и почти без веток, высаженное дождливым мартом, через сорок лет заматереет, спрячется в пышной кроне, а ещё через сто – медленно и тихо исчезнет. Человек – погрязший в войнах и темноте разума – угасает за пятьдесят лет, и с этим ничего нельзя сделать. Анвар-эфенди смиренно опускает голову, преклоняясь пред Вечностью, которая забирает всё.
Под высоким болгарским небом – летают снаряды, солдаты курят крепкий табак, и запах пороха, и дыма въедается в кожу. Так пахнет смерть на поле боя – горделивая и величественная, не чета повторному повешению с зашитым горлом. Анвар-эфенди думает о своём гамбите, неспешно переставляя фигуры на деревянной доске.
Анвар-эфенди смотрит на фигуры. Сильный английский акцент и скрытая доброта – это Маклафлин; Соболев – это обещания скорых побед и безрассудство; Фандорин – это невысказанная скорбь и острый ум; Зуров – это смех и порывистая страсть, и шум, и запах шампанского. Анвар-эфенди чуть дрогнувшей рукой сметает все фигуры со стола. Их скоро всех не станет. Конечность пути есть аксиома мироздания.
Зуров падает на рядом стоящий стул с грохотом, от него пахнет войной и боевым задором, и тягучим табачным дымом, и веет теплом, Зуров смеётся в чёрные усы и неспешно потягивает вино, и Анвар-эфенди изо всех сил старается не думать о сентиментальном «если бы».
Всё решено уже давно. Dare il gabetto. Если жертвовать ферзём – то жертвовать и прочими (не)важными фигурами.
Над журналистским клубом, Плевной, турецкой и русской армиями всё ещё высокое болгарское небо и все живы.
И в этом мгновении заключена бесконечность вселенной